Свидетельства

Полина родилась в 1985 году в городе Грозном, ее детство и юность пришлись на две чеченские войны. Все, что происходило вокруг, девочка записывала в тетради — так родились дневники, вызвавшие большой резонанс во всем мире. Сейчас Полина – известная журналистка, лауреатка международной премии имени Януша Корчака, финалистка премии им. А. Сахарова "За журналистику как поступок". С 2013 года проживает в Финляндии на правах политэмигрантки.

Полина Жеребцова, "Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг".


https://litlife.club/books/252826/read?page=28

26 января 2000
Ночь

Обнаглели соседи из второй комнаты!
Спят вповалку и там же курят и пьют. Это в такое время! В войну, когда жизнь на волоске!
Дым идет к нам. Мы задыхаемся: дети и старики.
Сейчас получилось еще круче: нашу комнатную дверь закрыли, задвинули стульями. Сидим все шесть человек, как наказанные, взаперти. В туалет не выйти! А в кухне наши «девушки» пируют с русскими военными! Мирно беседуют и жуют. Наварили что-то вкусное. Запах! Обалдеть!
Хотя продукты наверняка дали на всех. Мы — голодные. А они — пьют! В дырочку от замка нам хорошо видны баллоны с красным вином.
Русские военные услышали шорохи, спрашивают:

— Что, тут еще люди есть?

Тогда Вовкина жена и тетя Аза стали раздраженно повторять:

— Какие там люди?! Это у нас комната для калек. Мы их кормим!

Мама как услышала — расплакалась. Сказала:

— Мы отделимся. В продуктах и в дровах. А печь я сама себе с решеткой во дворе сделаю. Битых кирпичей много.

Я обрадовалась и зашептала:

— Давай уйдем от них совсем!

Но уходить из дома мама не решилась. Женщина и девочка — явная мишень. Тем более что у нее постоянно болит сердце.
Бабушки нас поддержали и хором сказали:

— Да! Мы согласны! Мы тоже отделимся и уйдем.

Но прошло несколько минут, и они испугались собственного своеволия. Стали «петь» совсем другое:

— Надо терпеть! Гордость ни к чему. Вы не умеете жить в коллективе.

Явное предательство и трусость. В конце концов, получилось, что отделились только я и мама. Наши соседки из параллельной комнаты продолжают исчезать по ночам.
Кто-то светит им фонариком в окно и свистит. И у наших «дам» тоже появился фонарь!!!

Маме лучше. Она смогла встать.
Мы с ней нашли в чужом доме сухие носки и переобулись.
Варежки опять не нашли.
В одном доме, на диване, увидели убитого мужчину.
Немного крови на голове, и стакан чая в руке, лежащей на подлокотнике.
Он был словно живой. Только в воздухе висел запах металла.
Почему от убитых пахнет металлом и пеплом?

И детские вещи, лежащие рядом с ним, и кроватка малыша.

В этом доме мама не разрешила брать даже еду. Она суеверная. Говорит, что у мертвых ничего брать нельзя.
Потом мы искали муку и сахар.
В другом доме я заглянула в комнату. О! Что там было! На столе стоял открытый чемодан!
В прозрачном пакете рядом лежала новая куртка из кожи! Я попросила маму взять куртку. Моя совсем износилась. Дырявая. Но мама не разрешила. Ругалась. Вот зануда!
Как будто не видит: вокруг все и все забирают. Ходят группами. Взрослые и дети, военные и мирные жители, соседи и случайные попутчики.
Вечером мы с мамой вышли, пока нет обстрела. Видим — нет того дома с курткой. Одни головешки и фундамент.
Я сказала:

— Никогда не смогу поносить такую куртку.

Мама обняла меня:

— Потерпи! Чтобы в нашей квартире хоть что-то осталось, мы с тобой кроме еды и лекарств ничего брать не должны! Есть час добрый, а есть — недобрый, особенно в войну.

Позднее ночью я едва не погибла.
Вышла около 23.00 часов во двор. Темно. Звезды. Мороз.
Я спрятала кусок лепешки, чтоб покормить бездомную собаку. Из-за собаки, собственно говоря, я и вышла. Позвала ее и стала кормить.
Неожиданно раздался выстрел. За ним второй! Рядом со мной по стене «чиркнула» пуля. Кто-то захохотал пьяным голосом.
Стреляли в меня. Явно используя ночной прицел. Наверное, сквозь него мы кажемся снайперам призраками, которых интересно убивать.
Я дернулась, спряталась за угол. Присела на корточки.
Простояла, как утенок, минут пять. Так же, на корточках, не поднимаясь, взобралась по лестнице домой! От боли в ногах я до крови искусала губы.

Дома, при свете керосиновой лампы, мы с мамой рассмотрели пулевое отверстие в моем шарфе.

Еще когда я кормила собаку, то отчетливо слышала разговор Лины, Азы и Ольги о русских солдатах. Их речь и сигаретный дым лились из окна их комнаты. Женщины хохотали и обсуждали, кто лучше как мужчина. У кого какое «богатство» и всякие грязные вещи.
Какая низость.
Время за полночь.
Только что я поругалась с Олей, женой Вовки.
Я, наконец, решила помыть голову, а то уже чешется (не мыла неделю!), а Оля начала кричать:

— Хочешь понравиться военным?! Шлюха!

Это с моими-то взглядами! И с моими ранеными ногами?

Я ответила:

— Бог уже всех вас проклял! Шлюхи живут в соседней от меня комнате.

Ольга прошипела, что ненавидит меня, и с удовольствием бы убила, после чего скрылась среди мешков в их комнате.

Крыса!

Она что, на самом деле думает, что я в 14 лет такая же, как и они?!